- бархатный берет с пером. - струны на гитару. - нормальной сдаться на семинаре по ИДР - на работу - дошить ми-парти. - приготовить шарлотку. - кожаные перчатки на осень. - платок в коричнево-золотых тонах.
"Дикая охота существует и в английских сказаниях. В них возглавляет процессию Генри Охотник, или попросту дьявол."
Здравствуй, Охотник Генри, здравствуй, герой, ну, заходи, Охотник, если пришел, осень гуляет в долах и среди пойм, сядь же, Охотник, я ведь накрыла стол. Настежь окно и двери - все до одной, давится свора хрипом возле ворот... Ты подожди, Охотник, время придет, вашей Охоты рев пронизает свод, небо расколется вдоль, ночь - поперек, псы разорвут луну на ошметки лет, ну а пока - садись, пригуби коньяк... Надо же, соли нет и хлеб зачерствел.
Ладно уж, что нам соль - так, безвкусный снег, слёзы сухие, море - да без воды... Лучше скажи мне, Генри, сколь долог век твой и сколь долго голодны эти псы? Лучше - послушай, Генри, молчи пока - мне же как раз так нужен охранник в дом, Генри, Охотник, дай одного щенка, самого славного в своре небесных псов. Я ли его не выращу, не вскормлю? Я ль не сумею вырастить чудо-пса? Генри, Охотник, отдай одного, прошу, взвесь "за" и "против" у вечности на весах....
...Белый на желтом - свернулась клубком метель, лисьим хвостом укутала лисий нос. Генри ведет Охоту в февральский день, Генри опять заходит в мой ветхий дом. Щурит глаза-огонь на огонь свечной, пьет не спеша коньяк и глядит в окно, дьяволом был в Самайн, но Самайн прошел, своре пора покинуть мои леса.
На выходных была в Туле. Слов и впечатлений довольно много, и все довольно эмоциональные))) Окраина, на самом деле, мало чем отличалась от окраин тысячи подобных небольших городов, но самое интересное ждало в центре.
читать дальшеДля начала мне был показан недостроенный театр кукол. Место довольно мрачно-мистическое, огорожено забором, так что внутрь пролезть не удалось, но за то я вдосталь налюбовалась на него снаружи...
Вторым удивлением по пути от окраин к центру стало восхитительное обилие старых домов. Фотографий именно того, что мы видели, я не нашла, но за то вот кое-что оттуда же:
Третьим изумлением стало вот что: Тула - город, в котором Кремль ДЕЙСТВИТЕЛЬНО КВАДРАТНЫЙ. Правильной такой формы.
Ну и, наконец, как выяснилось, Тула - не только родина пряников, но и родина трехлинейки. Памятник Мосину:
Провожала нас Тула небольшим дождиком, пустой электричкой, и радугой в полнеба.
Что ещё могу сказать? Выходные действительно были великолепны.... А ещё в электричке сочинилась маленькая сказка. Но её я выложу чуть попозже...
Отчего по осень тучи бродят бродят над речной долиной, и вздыхают, и рокочут угрожающей гурьбой? отчего же день короче, отчего длиннее ночи? Это замок свой покинул грозный Северный Король.
У него ладонях плети, у него в устах заклятья, и пылают очи гневом - так не смотрит даже рысь. На челе - из бурь корона, впереди послушной ратью скачут тучи-кони яро, уносясь под небо, ввысь.
Осень - время их полета, их триумфа и свободы, осень - время долгой мести, что тянулась сквозь века... Мчаться, мчатся тучи-кони над лесами, над равниной, ищут, ищут тучи-кони по долинам козака.
Мне рассказывала бабка - был Король когда-то мягче, был добрей, неторопливей... Так водилось испокон всех веков. Он год за годом свой табун пускал на волю и дожди на осень были - что парное молоко. и резвились тучи-кони под небесной синей высью, всем на радость, всем на счатье, мчались ливнем по лугам. но случилось как-то вот что: молодой козак поспорил что себе коня достанет из такого табуна...
Вот и осень на пороге - золотит леса осина, на болотах под осокой клюква прячется от рук... Снова кони в поднебесье появились точно к сроку, и козак пошел в долину, вышел смело за порог.
Сплел уздечку из полыни, приманил волшебной песней... И угнал коня-удачу, ливень облике живом. Кто же знал, что все прощает Севера Король но только красть не смей коней волшебных, а не то простись с добром.
С тех-то пор дожди и хладны, хлещут осень по лицам, Северный Король гневится, а дорога - далека. Мчаться, мчатся тучи-кони над лесами, над равниной, ищут, ищут тучи-кони по долинам козака.
Меня недавно осенило, что я - безымянная. как-то уж так сложилось, почти исторически, что ни имена, ни прозвища, ко мне не липнут, а словно бы даже отчаянно улепетывают со всех ног.
Я заметила, что в этом году в лету непроизвольно кануло не только лето (упс! почти тавтология), но и осень. Строго говоря, мой воспаленный мозг категорично переключился на зиму и отказывается воспринимать реальность как-либо иначе.
Так, на засыпку, кое-что из того, что писалось в институте параллельно (а скорее, после) лекции по Древнему Египту.
Ночью в Гизе властвовал холод. читаем-с...Он наползал вместе с тенями со стороны, противоположнной закату, оплетал чуткими пальцами сначала пирамиду Микерина, затем - Хефрена, ютился меж лап Сфинкса... Даже песок, казалось, менял цвет с охры на серебро, поземкой перекатывающееся по долине в свете луны.
Зачем меня понесло в Гизу ночью, я сказать не мог.
Мы вели раскопки в некрополе уже больше трех недель, но за все это время толком ничего не нашли. Стоит заметить, что нас это порядком разочаровало, потому как работавшая за месяц до нас экспедиция оставила отчеты, пестреющие сообщениями о умопомрачительных по значимости находках, буквально "валяющихся на земле", как эмоционально сообщил мне по большому секрету начальник экспедиции, доцент Сафронов.
Штаб экспедиции базировался в Каире, там же жила и подавляющая часть археологов, за вычетом той смены, что охраняла места раскопок по ночам вместе с местными, нанятыми отбрасывать отвал за отдельную плату. До Гизы нас доставляли на машинах каждое утро, на них же увозили обратно в Каир. Режима приходилось придерживаться очень строго, потому как дорога занимала немалое время, так что основные дискуссии велись днем, в самый зной, когда работать становилось невозможно, и мы на несколько часов были вынуждены перемещаться под хлипкие, но все же дающие тень навесы.
Таким образом на праздное гуляние по долине - тем более, ночью - времени оставаться не могло.
Серебро песка перекатывалось под ногами, колко царапая щиколотки. С неким запозданием я понял, что стою возле Нижнего Храма, дорога от которого шла к гробнице Микерина, в дневной рабочей одежде: шортах и сандалиях. Сверху - видимо, в противовес - был, напроотив, натянут теплый свитер. Приглядевшись я удивился ещё больше. Свитер принадлежал профессору Сорвелу, американцу, начальнику нашей экспедиции.
Отвлекшись от свитера я снова огляделся и наконец понял, что настораживало меня последние несколько минут. На раскопе и возле навесов, под которыми должны были стоять палатки археологов, не горел свет. стала сразу понятной тишина, окружившая пирамиды - не стрекотал круглосуточно включенный генератор.
Зябко передернув плечами я двинулся в сторону навесов, непроизвольно держась в длинной не по-ночному тени Нижнего Храма, и уже почти дошел до них, когда тишина нарушилась коротким и почти безобидным звуком.
Откуда-то слева прилетел маленький камушек и с коротким, почему-то шелестящим чмоканьем зарылся в песок возле моих ног. За ним последовал ворой, улегшийся на землю в полуметре от первого. Потом - третий и четвертый. Не скажу, что мне стало страшно, но неприятный холодокмежду лопаток уверенно вцепился коготками в кожу.
- Думаете, это смешно? - спокойно поинтересовался я в пустоту.
Ответом мне был сухой смешок из-за спины. Я резко развернулся, и замер, на мгновение успевая разглядеть перед собой высокого худощавого мужчину, словно сошедшего с рисунков на папирусе. Мужчина молча смотрел на меня, склонив на бок шакалью голову и ухмыляясь от уха до уха клыкастой пастью.
От неожиданности я отступил на шаг назад, споткнулся, потерял равновесие, падая...
В московском метрополитене звук отстает от света примерно на пятнадцать-двадцать секунд. Это значит, что с момента., когда вы видите свет от поезда, до того момента. как вы начинаете его слышать, проходит этот отрезок времени. Через те же 15-20 секунд после появления света фар раздается предупреждающий сигнал на станции.
Жизнь неизбежно, неотделимо и неразрывно соединена со страхом. Нельзя не бояться. Не боящийся обречен быть сбитым машиной или зарезанным, потому, что не боялся там, где другой бы дошел до подземного перехода или шел бы не дворами, а освещенной улицей. (Утрирую, сколько дворами приходилось домой возвращаться - только собачников встречала).
Страх - часть инстинкта самосохранения.
Ну а я боюсь, что не вытяну, не справлюсь, окажусь НЕ ДОСТОЙНА - людей, своего вуза, той жизни, которой хочется жить, окажусь НЕ ДОСТОЙНА быть.
Жутко не хотелось первого сентября знакомиться, ВЛИВАТЬСЯ, не хочется и по сей день, словно бы - дайте мне лекции, но избавьте от надобности заново что-то кому-то объяснять, дайте мне знакомые лица, не тупеющие в непонимании на привычные слова.
Нежелание начинать с нуля то, что уже было выстроено в другом месте.
Не скупись, трактирщик, на хмель, Не скупись, трактирщик, налей До краю, до самого верха чаши. От нас навсегда ушла эпоха людей, Ты слышишь, трактирщик? Ушла эпоха людей, И воет ветер под стрехой в далекой чаще.
Костяк зарастает осокой и лебедой, Укрыты глазницы словно шелком травой - Ты знаешь, чьи это кости? Ты помнишь, как я смеялся над сатаной? Ну точно помнишь - смеялся над сатаной, Грозил ему тростью.
Огни расплескала осень, словно елей, По осени лисы выходят из нор-щелей, Щурятся хитро. Ты знаешь, трактирщик, я был когда-то смелей, Клянусь, трактирщик, действительно был смелей! Размахивал тростью из мирта.
А нынче я стал бояться огненных шкур, Клянусь - от лисицы сбежит и могучий тур, Боясь, что укус на шкуре она оттиснет. Налей, трактирщик, я просто хочу забыть, Клянусь, трактирщик, я правда хочу забыть, Эпоха людей ушла, Наступает эпоха лисья...
Мне бы в кудри - медь, да в уста - слова, Мне бы в руку - плеть, за плечо - молва, Да под ноги - степь, да за сказкой - быль, Да в моря бы - сеть, да в дорогу - пыль.
Мне б в глаза - огонь, мне бы в сердце - смех, И в ладонь - ладонь, да пушистый мех Оторочкой вдоль золотой тесьмы, Мне бы в слезы - соль, да на полночь - сны.
да твою вину - что б развеять в дым, Да призвать весну за холодный тын, Разбросать часы, отвергая век, Не плести косы да не мУтить рек,
И не жечь костров, и не ведать дня, И принять - под кров, и возжечь - огня, Да не под столбом - а в родной печи, Да не слышать как пьяный люд кричит!
***
...Не богам мольба и не песне - дар, Вьется вдоль столба непослушный жар, И молчит судья, и молчит палач, Только бьется мой под стенами плач...
Выходные были непередаваемы, и удались по всем пунктам.Фестиваль мне понравился, было много интересного люда и парочка спонтанных вечерних спектаклей, разыгрываемых на ходу, в частности - сожжение ведьмы, которое получилось как прелюдия к фаер-шоу. Из косяков - по лагерям за аутентичностью следили с ленцой, то и дело мелькал пластик, да и курили прямо у костров, не отходя к техзоне. Впрочем, и неполная аутентичность сработала в плюс, ибо у госпитальеров была гитара, так что ночи мы коротали за песнями и прочими радостями.
Не понравились выступления музыкантов, удивили индусы в синтушных костюмах, однако Ольга обещала, что больше так не будет)))
В общем, плюсов было куда как больше, чем минусов)) Отвлекаясь с общего описания на свое собственное, скажу вот какие пункты:
1. За три ночи успела переночевать у четырех клубов. 2. Два дня занималась любимыми делами - плела колоски и пела. 3. Госпитальеры и продаваемые ими стул и мыло были прекрасны))) 4. Просто непередаваемо поразили великолепным исполнением некоторые костюмы. 5. Просто непередаваемо поразили абсолютно аутентичные детеныши.
В общем... Это было, как всегда - когда просто хочется жить, петь, смеяться, валять дурака и бродить по лагерям, и кога можно ночами напролет разговаривать, и тырить у Ворона госпитальерский плащ а потом радостно в нем бегать и вопить: я личинка госпитальера! И когда везде знакомые лица, и когда торгуешься взахлеб .хотя по улыбкам видно, что тебе и так продадут вдвое дешевле, и когда...
До пяти утра перешивала шоссы, сейчас быстро навела последний лоск на квартиру (ей, как-никак, два дня стоять пустой), и в темпе вентилятора пришиваю ручку к сухарке.