В апреле над Москвой повисали затяжные серые дожди, укутывая небо серой ватой вязких и хмурых туч. Капли падали редко, нехотя, но упорно, добросовестно вымачивая капюшоны, платки и волосы. Строго говоря, дождь не хотел идти, но это было его работой, а от работы не откосишь.
Особенно в апреле.
Итак, Дождь хмуро плелся по Тверской, которая - о чудо! - была почти пустой. Мокрые серые волосы тонкими прядями липли к вискам, и Дождь изредка пальцами убирал их за уши. Волосы, впрочем упорно лезли обратно. Вода стекала с крыш и парапетов, бодро вилась ручьями по краям Тверской, с шумом сливаясь в стоки. Редкие прохожие, попадавшиеся Дождю на глаза, прикрывали головы зонтиками, газетами и пакетами. Среди них особо выделялись вечные бесшабашные пофигисты, демонстративно снявшие капюшоны. В основном это были юноши лет 18-20, но попадались среди них и молодые девушки с упрямым взглядом и потекшей тушью, которую они то и дело машинально вытирали, проводя по нижнему веку указательным пальцем. Дождь хмыкнул. Зачем краситься, если от одной-единственной капли под глазами тут де появляются черные круги?
Возле Маяковской Дождь остановился, и недоуменно огляделся. Откуда-то, отчетливо заглушенная шорохом капель, слышалась гитара. Дождь огляделся и на всякий случай зажмурил и снова открыл светло-серые глаза. Нет, не показалось - правее входа в метро, на лестнице, стояла какая-то девчонка лет пятнадцати, со старой раздолбаной гитарой в руках. Гитара была старая и уже порядком мокрая, хотя девчонка добросовестно отирала с корпуса частые капли, и звучала глухо и чуть дребезжаще. Вместо кападастера на грифе, на втором ладу, был резинкой закреплен карандаш. голос у девчонки был под стать гитаре - хрипловатый, простуженный, но чистый.
- Вверх посмотрев на заре я увижу тебя под двумя золотыми крылами, вверх, за тобой никому не успеть, ты свободен от всех, ты паришь между нами...
"Дурная, - подумал Дождь. - Точно дурная. Гитару испоганит и заболеет окончательно. - Но песня неплохая"
Передернув плечами Дождь быстро прошел мимо.
- Эй! Эй ты, в сером!
Дождь обернулся, вопросительно поднимая бровь. Девчонка улыбалась, опираясь локтем на корпус гитары. Мокрая челка липла ко лбу.
- Вы мне?
- Тебе. На, возьми!
Дождь машинально поймал что-то скомканное и красное, оказавшееся шарфом.
- Зачем? - недоуменно уточнил Дождь.
- Захотелось, - улыбнулась девчонка, радостно скаля зубы.
- Спасибо.
И, развернувшись, Дождь торопливо свернул на Садово-Кудринскую - такую же пустую, как и её предшественница.
"Дурная..." машинально и почти со странным каким-то отчаянием подумал Дождь и швырнул шарф на землю. Красная ткань потемнела, кисти слабо колыхнулись в глубокой луже.
... В апреле над Москвой повисали затяжные серые дожди, укутывая небо серой ватой вязких и хмурых туч. Капли падали редко, нехотя, но упорно, добросовестно вымачивая капюшоны, платки и волосы. Строго говоря, дождь не хотел идти, но это было его работой, а от работы не откосишь...
Особенно в апреле.
Итак, Дождь хмуро плелся по Тверской, которая - о чудо! - была почти пустой. Мокрые серые волосы тонкими прядями липли к вискам, и Дождь изредка пальцами убирал их за уши. Волосы, впрочем упорно лезли обратно. Вода стекала с крыш и парапетов, бодро вилась ручьями по краям Тверской, с шумом сливаясь в стоки. Редкие прохожие, попадавшиеся Дождю на глаза, прикрывали головы зонтиками, газетами и пакетами. Среди них особо выделялись вечные бесшабашные пофигисты, демонстративно снявшие капюшоны. В основном это были юноши лет 18-20, но попадались среди них и молодые девушки с упрямым взглядом и потекшей тушью, которую они то и дело машинально вытирали, проводя по нижнему веку указательным пальцем. Дождь хмыкнул. Зачем краситься, если от одной-единственной капли под глазами тут де появляются черные круги?
Возле Маяковской Дождь остановился, и недоуменно огляделся. Откуда-то, отчетливо заглушенная шорохом капель, слышалась гитара. Дождь огляделся и на всякий случай зажмурил и снова открыл светло-серые глаза. Нет, не показалось - правее входа в метро, на лестнице, стояла какая-то девчонка лет пятнадцати, со старой раздолбаной гитарой в руках. Гитара была старая и уже порядком мокрая, хотя девчонка добросовестно отирала с корпуса частые капли, и звучала глухо и чуть дребезжаще. Вместо кападастера на грифе, на втором ладу, был резинкой закреплен карандаш. голос у девчонки был под стать гитаре - хрипловатый, простуженный, но чистый.
- Вверх посмотрев на заре я увижу тебя под двумя золотыми крылами, вверх, за тобой никому не успеть, ты свободен от всех, ты паришь между нами...
"Дурная, - подумал Дождь. - Точно дурная. Гитару испоганит и заболеет окончательно. - Но песня неплохая"
Передернув плечами Дождь быстро прошел мимо.
- Эй! Эй ты, в сером!
Дождь обернулся, вопросительно поднимая бровь. Девчонка улыбалась, опираясь локтем на корпус гитары. Мокрая челка липла ко лбу.
- Вы мне?
- Тебе. На, возьми!
Дождь машинально поймал что-то скомканное и красное, оказавшееся шарфом.
- Зачем? - недоуменно уточнил Дождь.
- Захотелось, - улыбнулась девчонка, радостно скаля зубы.
- Спасибо.
И, развернувшись, Дождь торопливо свернул на Садово-Кудринскую - такую же пустую, как и её предшественница.
"Дурная..." машинально и почти со странным каким-то отчаянием подумал Дождь и швырнул шарф на землю. Красная ткань потемнела, кисти слабо колыхнулись в глубокой луже.
... В апреле над Москвой повисали затяжные серые дожди, укутывая небо серой ватой вязких и хмурых туч. Капли падали редко, нехотя, но упорно, добросовестно вымачивая капюшоны, платки и волосы. Строго говоря, дождь не хотел идти, но это было его работой, а от работы не откосишь...